Неточные совпадения
Он шел через террасу и смотрел на выступавшие две
звезды на потемневшем уже небе и вдруг вспомнил: «Да, глядя на небо, я думал о том, что свод, который я
вижу,
не есть неправда, и при этом что-то я
не додумал, что-то я скрыл от себя, — подумал он. — Но что бы там ни было, возражения
не может быть. Стоит подумать, — и всё разъяснится!»
Долго еще оставшиеся товарищи махали им издали руками, хотя
не было ничего видно. А когда сошли и воротились по своим местам, когда
увидели при высветивших ясно
звездах, что половины телег уже
не было на месте, что многих, многих нет, невесело стало у всякого на сердце, и все задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы.
Самгин, снимая и надевая очки, оглядывался, хотелось
увидеть пароход, судно рыбаков, лодку или хотя бы птицу, вообще что-нибудь от земли. Но был только совершенно гладкий, серебристо-зеленый круг — дно воздушного мешка; по бортам темной шкуны сверкала светлая полоса, и над этой огромной плоскостью — небо,
не так глубоко вогнутое, как над землею, и скудное
звездами. Самгин ощутил необходимость заговорить, заполнить словами пустоту, развернувшуюся вокруг него и в нем.
В окно смотрели три
звезды, вкрапленные в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб
не видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок,
не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь — жизнь.
Люди спят, мой друг, пойдем в тенистый сад,
Люди спят, одни лишь
звезды к нам глядят,
Да и те
не видят нас среди ветвей
И
не слышат, слышит только соловей.
— А вот
видите: горит
звезда, бесполезная мне и вам; вспыхнула она за десятки тысяч лет до нас и еще десятки тысяч лет будет бесплодно гореть, тогда как мы все
не проживем и полустолетия…
Темнота. На горизонте скопились удалявшиеся облака, и только высоко над головой слабо мерцали кое-где
звезды. Он вслушивался в эту тишину и всматривался в темноту, ничего
не слыша и
не видя.
Зори вечерние (утренних я никогда
не вижу) обливают золотом весь горизонт; зажгутся
звезды, прежде всего Юпитер и Венера.
Когда стемнело, мы
видим вдруг в проливе, ведущем к городу, как будто две
звезды плывут к нам; но это
не японские огни — нет, что-то яркое, живое, вспыхивающее.
Оказалось, что он никогда
не задумывался над тем, что такое небо, что такое
звезды. Объяснял он все удивительно просто.
Звезда —
звезда и есть; луна — каждый ее
видел, значит, и описывать нечего; небо — синее днем, темное ночью и пасмурное во время ненастья. Дерсу удивился, что я расспрашиваю его о таких вещах, которые хорошо известны всякому ребенку.
Каким образом Петровна
видела звезды на Серже, который еще и
не имел их, да если б и имел, то, вероятно,
не носил бы при поездках на службе Жюли, это вещь изумительная; но что действительно она
видела их, что
не ошиблась и
не хвастала, это
не она свидетельствует, это я за нее также ручаюсь: она
видела их. Это мы знаем, что на нем их
не было; но у него был такой вид, что с точки зрения Петровны нельзя было
не увидать на нем двух
звезд, — она и
увидела их;
не шутя я вам говорю:
увидела.
Крестьяне снова подали в сенат, но пока их дело дошло до разбора, межевой департамент прислал им планы на новую землю, как водится, переплетенные, раскрашенные, с изображением
звезды ветров, с приличными объяснениями ромба RRZ и ромба ZZR, а главное, с требованием такой-то подесятинной платы. Крестьяне,
увидев, что им
не только
не отдают землю, но хотят с них слупить деньги за болото, начисто отказались платить.
Когда мы подходили к биваку, я
увидел, что нависшей со скалы белой массы
не было, а на месте нашей палатки лежала громадная куча снега вперемешку со всяким мусором, свалившимся сверху. Случилось то, чего я опасался: в наше отсутствие произошел обвал. Часа два мы откапывали палатку, ставили ее вновь, потом рубили дрова. Глубокие сумерки спустились на землю, на небе зажглись
звезды, а мы все
не могли кончить работы. Было уже совсем темно, когда мы вошли в палатку и стали готовить ужин.
Не видит Федосьюшка жила человеческого,
не слышит человечьего голосу; кругом шумят леса неисходные, приутихли на древах птицы воздуственные, приумеркли в небесах
звезды ясные; собираются в них тучи грозные, тучи грозные собираются, огнем-полымем рассекаются…
Вижу, в нем разные земли, и снадобья, и бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к костру рассматривать, а она как хлопнет, чуть мне огнем все глаза
не выжгло, и вверх полетела, а там… бббаххх,
звездами рассыпало…
Он
не мог
видеть без глубокого сердечного содрогания, когда выходил из какого-нибудь присутственного здания господин еще
не старых лет, в крестах,
звездах и золотом камергерском мундире.
Теперь, когда он думал о ней, — она уже
не представлялась ему с развеянными кудрями, в сиянии
звезд, — он
видел ее сидящей на скамейке,
видел, как она разом сбрасывает с себя шляпу — и глядит на него так доверчиво… и трепет и жажда любви перебегали по всем его жилам.
Я стал усердно искать книг, находил их и почти каждый вечер читал. Это были хорошие вечера; в мастерской тихо, как ночью, над столами висят стеклянные шары — белые, холодные
звезды, их лучи освещают лохматые и лысые головы, приникшие к столам; я
вижу спокойные, задумчивые лица, иногда раздается возглас похвалы автору книги или герою. Люди внимательны и кротки
не похоже на себя; я очень люблю их в эти часы, и они тоже относятся ко мне хорошо; я чувствовал себя на месте.
На другой же день можно было
видеть, как тетка Анна и молоденькая сноха ее перемывали горшки и корчаги и как после этого обе стучали вальками на берегу ручья. Глеб, который
не без причины жаловался на потерянное время — время подходило к осени и пора стояла, следовательно, рабочая, — вышел к лодкам, когда на бледнеющем востоке
не успели еще погаснуть
звезды. За час до восхода он, Захар и Гришка были на Оке.
Когда они пришли в Болотово, начинало уже смеркаться. Но сумерки замедлялись огненною багровою зарею, которая медленно потухала на западе. Надо было ждать холодной ясной ночи. Небо очистилось уже от облаков: кое-где начинали мигать
звезды. На востоке, в туманном горизонте, чуть-чуть разгоралось другое зарево: то был месяц, светлый лик которого
не суждено уже было
видеть Григорию… Но месяц еще
не показывался.
С течением времени человечество все более и более освобождается от искусственных искажений и приближается к естественным требованиям и воззрениям: мы уже
не видим таинственных сил в каждом лесе и озере, в громе и молнии, в солнце и
звездах; мы уже
не имеем в образованных странах каст и париев; мы
не перемешиваем отношений двух полов, подобно народам Востока; мы
не признаем класса рабов существенной принадлежностью государства, как было у греков и римлян; мы отрицаемся от инквизиционных начал, господствовавших в средневековой Европе.
Он долго сидел и думал, поглядывая то в овраг, то в небо. Свет луны, заглянув во тьму оврага, обнажил на склоне его глубокие трещины и кусты. От кустов на землю легли уродливые тени. В небе ничего
не было, кроме
звёзд и луны. Стало холодно; он встал и, вздрагивая от ночной свежести, медленно пошёл полем на огни города. Думать ему уже
не хотелось ни о чём: грудь его была полна в этот час холодной беспечностью и тоскливой пустотой, которую он
видел в небе, там, где раньше чувствовал бога.
Я
не свожу глаз с Ермоловой — она боится пропустить каждый звук. Она живет. Она едет по этим полям в полном одиночестве и радуется простору, волнам золотого моря колосьев, стаям птиц. Это я
вижу в ее глазах,
вижу, что для нее нет ничего окружающего ее, ни седого Юрьева, который возвеличил ее своей пьесой, ни Федотовой, которая
не радуется новой
звезде, ни Рено, с ее красотой, померкшей перед ней, полной жизни и свежести… Она смотрит вдаль…
Видит только поля, поля, поля…
Случалось ли вам, проснувшись в полночь, прислушиваться недоверчиво к глухим раскатам отдаленного грома и,
видя над собой светлое небо, усеянное
звездами, засыпать снова с утешительною мыслию, что вам послышалось, что это
не гроза, а воет ветер в соседней дубраве?
Дьякон встал, оделся, взял свою толстую суковатую палку и тихо вышел из дому. Было темно, и дьякон в первые минуты, когда пошел по улице,
не видел даже своей белой палки; на небе
не было ни одной
звезды, и походило на то, что опять будет дождь. Пахло мокрым песком и морем.
Горбун
не ответил. Он был едва
видим на лавке у окна, мутный свет падал на его живот и ноги. Потом Пётр различил, что Никита, опираясь горбом о стену, сидит, склонив голову, рубаха на нём разорвана от ворота до подола и, мокрая, прилипла к его переднему горбу, волосы на голове его тоже мокрые, а на скуле — темная
звезда и от неё лучами потёки.
— Eh bien, que feras-tu, si je te prends avec? Во-первых, je veux cinquante mille francs. [Что же ты будешь делать, если я возьму тебя с собой?.. я хочу пятьдесят тысяч франков (фр.).] Ты мне их отдашь во Франкфурте. Nous allorts а Paris; там мы живем вместе et je te ferais voir des etoiles en plein jour. [Мы поедем в Париж… и я тебе покажу
звезды среди ясного дня (фр.).] Ты
увидишь таких женщин, каких ты никогда
не видывал. Слушай…
Значительный господин со
звездою,
видя, что директору
не до него, раскланялся, и мы на свободе обо всем порасспросили друг друга, обо всем переговорили друг с другом.
Нравилось мне, когда он отвечал «
не знаю», «
не могу сказать», и сильно приближало это меня к нему — видна была тут его честность. Коли учитель разрешает себе сознаваться в незнании — стало быть, он знает нечто! Много он знал неизвестного мне и обо всём рассказывал удивительно просто. Говорит, бывало, о том, как создались солнце,
звёзды и земля — и точно сам он
видел огненную работу неведомой и мудрой руки!
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя,
не освещая мне путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой
звездою сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и
вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как чужая, ноги дрожат. А братия смеётся...
Мне стало
не по себе. Лампа висела сзади нас и выше, тени наши лежали на полу, у ног. Иногда хозяин вскидывал голову вверх, желтый свет обливал ему лицо, нос удлинялся тенью, под глаза ложились черные пятна, — толстое лицо становилось кошмарным. Справа от нас, в стене, почти в уровень с нашими головами было окно — сквозь пыльные стекла я
видел только синее небо и кучку желтых
звезд, мелких, как горох. Храпел пекарь, человек ленивый и тупой, шуршали тараканы, скреблись мыши.
— Чу — Марьушина собака воет, слышишь? Держат пса на цепи
не кормя, почитай, это — чтобы пес-от злее был.
Видишь, как хорошо ночью на улице-то? Народу совсем никого нету… То-то! Вон —
звезда упала. А когда придет конец миру, они — снегом, звезды-то, посыпятся с неба. Вот бы дожить да поглядеть…
Предположения его
не обманули: через несколько времени они
увидели, точно, небольшой хуторок, состоявший из двух только хат, находившихся в одном и том же дворе. В окнах светился огонь. Десяток сливных дерев торчало под тыном. Взглянувши в сквозные дощатые ворота, бурсаки
увидели двор, установленный чумацкими возами.
Звезды кое-где глянули в это время на небе.
Он
увидел за одним разом столько почтенных стариков и полустариков с
звездами на фраках, дам, так легко, гордо и грациозно выступавших по паркету или сидевших рядами, он услышал столько слов французских и английских, к тому же молодые люди в черных фраках были исполнены такого благородства, с таким достоинством говорили и молчали, так
не умели сказать ничего лишнего, так величаво шутили, так почтительно улыбались, такие превосходные носили бакенбарды, так искусно умели показывать отличные руки, поправляя галстук, дамы так были воздушны, так погружены в совершенное самодовольство и упоение, так очаровательно потупляли глаза, что… но один уже смиренный вид Пискарева, прислонившегося с боязнию к колонне, показывал, что он растерялся вовсе.
Видите —
небо опять иудит
пригоршнью обрызганных предательством
звезд?
Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами
не проломаем,
черную, как Азеф!
Была грустная августовская ночь, — грустная потому, что уже пахло осенью; покрытая багровым облаком, восходила луна и еле-еле освещала дорогу и по сторонам ее темные озимые поля. Часто падали
звезды. Женя шла со мной рядом по дороге и старалась
не глядеть на небо, чтобы
не видеть падающих
звезд, которые почему-то пугали ее.
Герасим
не мог их слышать,
не мог он слышать также чуткого ночного шушукания деревьев, мимо которых его проносили сильные его ноги; но он чувствовал знакомый запах поспевающей ржи, которым так и веяло с темных полей, чувствовал, как ветер, летевший к нему навстречу, — ветер с родины, — ласково ударял в его лицо, играл в его волосах и бороде;
видел перед собою белеющую дорогу — дорогу домой, прямую, как стрела;
видел в небе несчетные
звезды, светившие его путь, и, как лев, выступал сильно и бодро, так что когда восходящее солнце озарило своими влажно-красными лучами только что расходившегося молодца, между Москвой и им легло уже тридцать пять верст…
От сильного и неожиданного толчка Цирельман упал на спину и опять
увидел над собой темное, спокойное небо с дрожащими
звездами. Лошади летели нестройным галопом, высоко подбрасывая задами; а Файбиш стоял в санях и, наклонившись вперед, без остановки, со всего размаха стегал кнутом. Цирельман обезумел от ужаса. Он вскочил на колени, судорожно оплел руками ноги Файбиша и вдруг, сам
не узнавая своего голоса, закричал пронзительно и отчаянно.
Грубые люди! Оставьте меня.
Я женщин
не вижу с тех пор,
Как пала моя
звезда.
Прошел он — и именно вдруг — но
не один, а с отцом и с матерью, и я
не знала, куда глядеть, и глядела на мать, но она, перехватив мой взгляд, гневно отшвырнула его на господина, и я успела
увидеть, что у него на груди —
звезда.
Так и осталось: летит казак под несуществующе-ярким (сновиденным!) небом, где одновременно (никогда
не бывает!) и
звезды, и луна, летит казак, осыпанный
звездами и облитый луною — точно чтобы его лучше
видели! — а на голове шапка, а в шапке неизвестная вещь, донос, — донос на Гетмана-злодея Царю-Петру от Кочубея.
Я проснулся. Почему я
вижу звезды, которые так ярко светятся на черно-синем болгарском небе? Разве я
не в палатке? Зачем я вылез из нее? Я делаю движение и ощущаю мучительную боль в ногах.
Куда же мысль унесена?
Что ей так видится дремливо?
Не средь волшебного ли сна
Мы едем вместе вдоль обрыва?
Ты ль это, робости полна,
Ко мне склонилась молчаливо?
Ужель я
вижу не во сне,
Как
звёзды блещут в вышине,
Как конь ступает осторожно,
Как дышит грудь твоя тревожно?
Иль при обманчивой луне
Меня лишь дразнит призрак ложный
И это сон? О, если б мне
Проснуться было невозможно!
Посмотришь зимней ночью на небо и
увидишь звезды,
звезды,
звезда за
звездой, и конца им нет. И когда подумаешь, что каждая из этих
звезд во много-много раз больше той земли, на которой мы живем, и что за теми
звездами, какие мы
видим, еще сотни, тысячи, миллионы таких же и еще больших
звезд, и что ни
звездам, ни небу конца нет, то поймешь, что есть то, чего мы понять
не можем.
Но доходить в ней до того, чтоб изучать различные орбиты, описываемые небесными телами, высчитывать величину планет и
звезд, их отдаленность от земли, их движения и изменения, — это он крайне осуждал, потому что
не видел в таких занятиях никакой пользы.
Всякий человек, думая о том, что он такое,
не может
не видеть того, что он
не всё, а особенная, отдельная часть чего-то.И, поняв это, человек обыкновенно думает, что это что-то, от чего он отделен, есть тот мир вещественный, который он
видит, та земля, на которой он живет и жили его предки, то небо, те
звезды, то солнце, какие он
видит.
Почтальон, засунувший руки в рукава и по уши ушедший в воротник своего пальто,
не пошевельнулся и
не взглянул на небо. По-видимому, созвездие Ориона
не интересовало его. Он привык
видеть звезды, и, вероятно, они давно уже надоели ему. Студент помолчал немного и сказал...
Ты
видишь, как приветливо над нами
Огнями
звезд горят ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в голову, и в сердце, милый друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя — звук и дым…
В сумерках к Мириманову приходил бородатый казак с красною
звездою на околыше. Катя уж и раньше несколько раз
видела его. Через полчаса Мириманов ушел из дому и эту ночь
не ночевал дома.
— О! —
не без гордости улыбнулась я, —
не думай, что я такая же слабенькая, как ты! Завернись хорошенько, и я отнесу тебя: там тебе будет легко дышаться; ты
увидишь горы и полночную
звезду.